Автор kontekst.lv путешествует по Амстердаму и открывает для нас и себя дверь в прошлое.
Сохранилось видео, на котором запечатлена Анна Франк. Черно-белая любительская съемка чьей-то свадьбы, видимо, соседей по дому. Анна попала в кадр случайно. Она стоит на балконе, к ней обращается из квартиры кто-то, оставшийся за кадром, возможно, мама. Анна оборачивается, машет рукой, потом опять поворачивается к зрителю лицом. В кадре она присутствует всего несколько секунд. Год съемки - примерно 1935-й.
Едва не первое, что замечаешь, выходя из трамвая на амстердамской Victorieplein, — это три маленьких латунных квадрата, аккуратно вмонтированные в булыжную мостовую. На них три имени: Морис Блюм, Даниэль Блюм, Рейчел Блюм-Май - и даты жизни. Последняя дата — 1943. Рядом — страшные слова: «Собибор», «Собибор», «Аушвиц», — названия нацистских «лагерей смерти».
Это камни преткновения — Stolperstein. Краем сознания отмечаешь, какие они ухоженные и блестящие, словно их только что натерли пастой гои. Таких табличек я увижу еще много, они здесь на каждом шагу. Район Ривьеренбюрт, как мне потом объяснили, — один из трех еврейских кварталов Амстердама, откуда забирали евреев во время Второй мировой войны.
Приятель, у которого я остановилась, подводит меня к окну квартиры: мол, смотри, вон там напротив — дом Анны Франк. Не тот широко известный, в котором пряталась семья Франк и где теперь музей, а тот, где они жили до оккупации. Добротный кирпичный дом 1930-х годов, такие тогда строили целыми кварталами для служащих и рабочих промышленных предприятий. Тут же узнаю, что в эти майские дни в Нидерландах вспоминают погибших во Второй мировой. В центре Амстердама будет большое шествие, но присоединиться к нему не получится. Но здесь, недалеко от дома Анны Франк, пройдет маленькая акция памяти, организованная местным сообществом. Мы решаем пойти на нее.
По дороге приятель рассказывает, что его восьмилетняя дочь еще в Москве «заболела» Анной Франк: перечитала о ней все, что могла со скидкой на возраст, и через историю Анны вовлеклась в тему Холокоста. Хотя оба ее родителя занимаются тяжелыми сюжетами истории ХХ века, девочка стала интересоваться этой темой сама, без подсказки взрослых. И, когда семья уехала из Москвы и начала искать жилье в Амстердаме, в мотивационном письме хозяину квартиры упоминалось о проявленном дочерью соискателей интересе к судьбе Анны Франк. Родители девочки полагают, что именно это обстоятельство повлияло на решение владельца выбрать их семью из многих десятков претендентов.
Когда они переехали в этот район, выяснилось, что дочь приятелей будет ходить в ту же школу, где училась Анна Франк, — она ближайшая к дому. И ребенок был в полном восторге — «ведь это примерно как если бы сначала прочитать комиксы о Бэтмене, а потом вдруг оказаться в школе, где Бэтмен учился», поясняет мой приятель.
По дороге я узнаю, что район, где будет проходить акция, буквально насыщен памятью о войне. Мы идем по площади Victorieplain — площади Победы. Она названа не в честь какой-то абстрактной победы, а в честь той самой победы 1945 года. От площади лучами расходятся три улицы, названные в честь лидеров стран-союзников: проспект Черчилля, проспект Рузвельта и проспект Свободы. Последний сначала был назван именем Сталина, но в 1956 году, после того как Советский Союз подавил венгерское восстание, его переименовали.
Дорогу к памятнику найти несложно — вдоль всего пути нам встречаются свежие тюльпаны, которые лежат прямо на мостовой рядом с камнями преткновения. Их продолжают устанавливать до сих пор, объясняет мой провожатый и указывает на отдающие свежим блеском латунные квадратики. Таблички возле дома Анны — слегка потускневшие, видно, что их установили давно.
Мы подходим к скверу. В его центре — небольшой бронзовый памятник девочке-подростку с пожитками в руках. Они напоминают о покинутости и бегстве. Накрапывает дождь, у памятника уже собрались люди. Молчаливые, сосредоточенные, у многих в руках цветы. Слева от меня — симпатичная молодая афроевропейка с дредами. Справа — смешанная семья: мама азиатской наружности, папа — европейской и сын-подросток в кипе. Много молодых людей, семей с детьми. Те, кому трудно стоять, сидят рядом на скамейке.
К памятнику выходит немолодой, немного сутулый человек в не по погоде теплом пальто и шерстяном кашне. Он начинает негромко говорить в большой мохнатый микрофон. Из его речи я понимаю только varum, Holokaust и discrimination - но все остальное понятно и так. Выступление заканчивается словами «Салям алейкум, шалом, фриден», тоже, в общем, понятными. Мой приятель узнает выступающего — это хозяин соседней книжной лавки. На ее фасаде до сих пор висит украинский флаг, к тому же новый.
Дождь все усиливается, люди продолжают подходить. Район нетуристический, значит приходят в основном местные. В какой-то момент людей становится так много, что они образуют вокруг сквера плотное кольцо. Обращаю внимание, сколько здесь детей, начиная где-то с трехлетнего возраста. Стоят терпеливо, не шумят, родителей не дергают. Совсем как на службе в церкви. Только служба эта неканоническая, можно сказать — гражданская молитва. У Януша Корчака есть книга «Молитва для тех, кто не молится». Здесь, мне кажется, что-то в этом роде.
После человека с мохнатым микрофоном к памятнику выходит скрипачка. Звучит мелодия. Мне она неизвестна, моему приятелю тоже. Мелодии сменяют одна другую, потом замолкают. Наступает минута молчания. Дальше кто-то произносит слово «кадиш» (еврейская поминальная молитва, которую сын читает на могиле отца), и к памятнику выходят трое — уже знакомый нам ведущий и двое немолодых людей в кипах. Они хором, слаженно читают молитву. Мелодию, которая звучит после кадиша, мы опять не узнаем, но догадываемся, что это гимн Нидерландов.
Пришедшие какое-то время стоят молча, затем как по команде размыкают круг и идут с цветами к памятнику. Эта нераспиаренная, непафосная акция чем-то напомнила «Возвращение имен» в Москве, когда в конце в десять вечера все, кто стоит в очереди, выходят из нее, подходят к Соловецкому камню и ставят вокруг него зажженные свечи.
За углом, недалеко от дома на Мерведепляйн, где жила Анна, находится книжный магазин Boekhandel Jimmink. Его владелец Герт-Ян Йимминг — тот самый человек с мохнатым микрофоном — любезно соглашается встретиться со мной через несколько дней и поговорить об истории этой акции и важности для Нидерландов темы памяти о неудобном прошлом. Уже дома я прочту, что магазин существует с 1932 года, и именно здесь Анна с отцом купили тетрадь в красную клетку, в которой она вела дневник.
На обратном пути мы проходим мимо книжной лавки и школы. Фасад трехэтажного здания Монтессори-школы, в которой училась Анна Франк и которая теперь носит ее имя, расписан граффити в виде увеличенных страниц из дневника. Над названием 6e Montessori School на табличке у входа — факсимиле автографа Анны.
На здании книжной лавки — флаг Нидерландов. В этот день, также как и в других местах, он приспущен в знак памяти о погибших. Рядом — два новеньких украинских флага. Сейчас в Амстердаме украинский флаг встретишь не часто, объясняет мой приятель, — люди устали, флаги выцвели, и в большинстве мест, где они появились в начале войны, со временем их просто сняли. А здесь хозяин явно следит за тем, чтоб флаги были и выглядели новыми. То есть разместить флаг для него не ситуативное решение, а позиция.
Прогулки вокруг книжной лавки открыли для меня возможность совершенно по-новому взглянуть на город. Я уже видела Амстердам парадных улиц, Амстердам каналов и Амстердам нетуристических районов. Когда через несколько дней я шла на встречу с Гертом-Яном, мне впервые открылся Амстердам дворов.
Вот в одном дворе соседи собрались у стола, оживленно болтают и разливают шампанское по бокалам. Видимо, отмечают какое-то событие. Рядом на батуте скачут мелкие дети под присмотром бабушек. В соседнем доме что-то поднимают на высокий этаж — верхнее окно распахнуто, а на тросы, перекинутые через балку под крышей, готовятся закрепить какой-то груз, может, диван или кресло. В старых амстердамских домах с их крутыми лестницами это обычный способ подъема мебели.
Может быть потому, что этот район сохранился со времен постройки практически в неизменном виде, не могу отделаться от ощущения, что восемьдесят лет назад здесь текла очень похожая жизнь. Дети вместе играли во дворе, взрослые, встречаясь, обменивались новостями. Анна выходила из подъезда, садилась на велосипед и ехала в школу мимо книжной лавки. Хотя школа так близко от дома, что, может, она ходила пешком, как ходят сейчас в эту же школу дети моего приятеля. Мостик меж временами даже не надо воображать — настолько он рядом.
Через несколько дней мы встречаемся с Гертом-Яном в его магазине. Магазин очень уютный и немного старомодный. О приходе посетителей оповещает звонок колокольчика. Герт-Ян лично встречает каждого гостя, помогает найти нужную книгу, останавливается у стеллажей поболтать. Одна из витрин магазина посвящена Второй мировой войне и Холокосту. В ней выставлен макет дома Анны Франк, газеты с интервью Герта-Яна и фотографии евреев, которые жили в этом доме.
День стоит теплый, хозяин предлагает выйти на улицу. Пока мы разговариваем, сидя на лавочке у магазина, проезжающие мимо велосипедисты приветственно машут ему рукой. Я спрашиваю Герта-Яна, как он, историк по образованию, оказался владельцем книжного магазина:
- Я был издателем и в 1970-е годы издавал много книг. Это имело большой успех. Потом моя подруга предложила купить для меня книжный магазин. Я продолжил издательскую деятельность, доделал этот магазин и с тех пор занимаюсь его развитием. Сейчас это еще и платформа для различных общественных мероприятий, культурный центр нашего района.
- Знали ли вы о том, что магазин находится в районе, связанном с памятью об Анне Франк?
- Нет. Но мой отец был в Сопротивлении, после чего был депортирован в Дахау. Вернувшись, он был очень увлечен темой советских преступлений, причем преступлений не только в лагерях, но и всей лагерной системы, которая жива до сих пор. Поэтому тема прошлого, тема войны была для меня не проходной, но важной. Именно поэтому я занялся развитием дней памяти, и с этим связана инициатива установки памятника.
Это памятник не Анне Франк, а тем 14 тысячам евреев Ривьеренбюрта, которые здесь погибли. Он был установлен мэрией Амстердама в 2005 году, тогда же прошла первая акция памяти. На акцию в последние годы приходят от 700 до 900 человек. В первый раз пришедших было всего пятеро.
- Акция проходит в день памяти погибших на войне. Почему вам было важно сделать этот акцент, ее ведь можно было провести в день памяти Холокоста?
- До войны евреи составляли 35 процентов жителей этого района. В 1931 году сюда прибыла первая волна евреев из старого еврейского квартала. Район только застраивался, квартиры были довольно дорогими, в них могли заселиться те, кто мог себе это позволить. Вторая волна — 1935 год, когда появились нюрнбергские расовые законы и сюда стали приезжать евреи, бежавшие от них из Германии. Те, кто мог себе это позволить и имел свободные деньги, арендовал здесь жилье, как семья Франк.
Амстердам был самым населенным евреями городом в Нидерландах, здесь жили около 70 тысяч евреев, а этот район был самым большим по концентрации еврейским районом в Амстердаме. Здесь жили 17 тысяч евреев, 14 тысяч из них погибли. Это важнейшая часть истории района, поэтому мне показалось важным, чтоб здесь был символ Холокоста в Нидерландах - Анна Франк. Памятник ей стоит здесь, и именно здесь мы в день памяти делаем акцент на этой истории, потому что она характерна для этого района. Многие слова из идиша и иврита вошли в голландский язык. История евреев Нидерландов — это огромная история, тесно связанная с общей историей.
С Анной Франк связан и личный сюжет. Я знаком с двумя подругами Анны, которые выжили в Холокост. Одна из них умерла в прошлом году, другая, Ханна Гослар, жива до сих пор, ей 95 лет. Она написала очень важную книгу воспоминаний об Анне и о своей дружбе с ней. То есть это живая история.
- Кто устанавливал камни преткновения, которые можно увидеть по всему району?
- Немецкий художник Гюнтер Демниг, автор идеи камней преткновения - мой большой друг. Он установил по всей Европе около 90 тысяч таких камней. Технически установкой занимается город. Но подать заявку может любой местный житель - платишь 150 евро, и через несколько дней камень устанавливают. По заявке подруги Анны Франк, ныне живущей в Израиле, здесь недавно установили несколько камней преткновения. Она приезжала на установку с дочерью и с внучкой.
- На фасаде вашего магазина — новые флаги Украины. У вас особое отношение к этой войне?
- Сразу после начала войны мы взяли шефство над киевским детским домом. Большинство детей там — с особенностями развития. Кроме того мы помогаем социальной пекарне в Украине, созданной двумя киевлянами. Один из них — учитель в вальдорфской школе, другой — коммерсант, который создает рабочие места для людей с особенностями. Каждый день они вместе с группой волонтеров пекут хлеб и доставляют его в пригороды и в приюты Киева.
Когда Герт-Ян упоминает, что магазин взял под свое крыло детский дом в Киеве, у меня опять возникает ощущение дежавю. Только что я вспоминала о Януше Корчаке, и вот еще одна рифма. В Первую мировую Корчак, участвовавший в ней как военный врач, в свой короткий отпуск в Киеве посещал приюты для польских детей, обездоленных войной. Там же он начал писать одну из своих самых важных книг, «Как любить ребенка». Уже после разговора с Гертом-Яном я открыла сайт магазина и поняла, что эта рифма не была случайной. Оказывается, амстердамский магазин Jimmink тесно сотрудничает с киевским Обществом Януша Корчака. Вот что сказано в заявлении на сайте:
«Мы взяли под опеку 200 детей (в основном с особенностями) из детского дома в Киеве. Детский дом сильно пострадал от бомбардировок, разрушений энергосистемы и объектов инфраструктуры. Дочерние организации Общества Корчака во всем мире привержены защите прав детей. Януш Корчак, польско-еврейский врач, известный во всем мире как педагог, автор детских книг и директор детского дома, был озабочен бедственным положением детей-сирот, брошенных на произвол судьбы, и в 1912 году основал приют Дом сирот в Варшаве. 5 августа 1942 года его с двумя сотнями детей вывезли из детского дома в лагерь смерти Треблинка и убили вместе со всеми детьми и воспитателями. Януш Корчак предоставил убежище 200 детям до конца существования Варшавского гетто. Теперь наша очередь!»
Дальше — рассказ о районе и о том, как семья Франк и другие еврейские беженцы обживались в нем. Они поселились в домах с центральным отоплением, что для города тогда было редкостью. Здесь же появилось первое высотное здание Амстердама — 12-этажный «небоскреб». Он находится рядом с домом Анны, и его я буду каждый день видеть из окна.
Перед этим «небоскребом» на площади Victorieplein в июне 1943 года собрали последних оставшихся амстердамских евреев. Здесь они ожидали депортации. До железной дороги, откуда уходили поезда в Вестерборг, а оттуда — в лагеря смерти в Германии и Польше, их еще надо было довезти. Для этого использовались городские трамваи. Самым известным был трамвай номер 8, получивший название «еврейский трамвай». 8-й трамвай, который в течение многих лет ходил от Ривьеренбюрта до Центрального вокзала, из-за плохой репутации еще в 1940-х сняли с маршрута.
Насколько одиозна эта репутация, стало понятно намного позже, в 1997-м, когда муниципальная транспортная компания решила запустить трамвай для туристов. Учитывая форму маршрута, цифра 8 с двумя петлями показалась подходящей. Но как только стало известно, что через Амстердам снова будет курсировать трамвай номер 8, от горожан начали приходить гневные письма — неужели у дам и господ из транспортной компании совсем нет чувства истории? Разве они не знали, что 8-й трамвай использовался для депортации евреев во время войны? Потрясенная жалобами, транспортная компания решила дать новой трамвайной линии другой номер и заявила, что трамвай номер восемь никогда больше не будет курсировать через Амстердам. Огласка привлекла новую волну внимания к истории преследования евреев, появился даже студенческий спектакль «Почему 8-я линия больше не работает».
Были и другие трамваи, перевозившие евреев, но эти «виновные трамвайные линии» решили не трогать — один пропавший трамвай продолжает напоминать о десятках тысяч евреев, исчезнувших из Амстердама во время Второй мировой. Тем не менее я с затаенным ужасом смотрю на их список — и, не найдя там трамвая №4, на котором часто езжу от Victorieplein, с облегчением вздыхаю. А несколькими абзацами ниже читаю, что по маршруту отмененного 8-го трамвая пустили «четверку».
Еще одна рифма поджидала меня в месте неожиданном. По совету друзей я пошла в амстердамский Музей каналов. Маленький, но очень насыщенный музей рассказывает историю возникновения каналов в контексте архитектуры и истории города. В последнем зале по периметру изображены контуры домов с окошками, напоминающими дверные глазки. Если в них заглядывать, сказано в сопроводительном тексте, можно увидеть интерьеры реальных амстердамских домов на канале начиная со времени их постройки и до сегодняшнего дня. Действительно, переходя от окошка к окошку, видишь то гостиную XVII века, то старинную аптеку, то современный лофт.
В одном окошке взору открывается непонятная картина: на пустой белой стене - полуоткрытая дверь, ведущая куда-то вглубь. Если приглядеться, видно, что дверь не совсем обычная, она скорее похожа на библиотечный стеллаж. У меня возникает смутная догадка, но проверить ее я не могу — музей заканчивает работу. Позже я узнаю, что мое предположение было верным: дверь, замаскированная под книжный стеллаж, скрывала вход в «Убежище» в задних комнатах дома, где пряталась семья Франк в 1942-44 годах и где Анна писала свой дневник. Там семья Франк была арестована по доносу и отправлена в концлагерь.
В этот раз Амстердам открылся мне новой стороной — как город памяти о непрошедшем прошлом.
Я выхожу из музея. 8-й трамвай сворачивает за угол. Ад где-то там.
